Столичная медицина испытывает серьезные трудности в связи с нехваткой донорской крови. На днях правительство Москвы приняло специальную целевую программу, которая позволит в ближайшие два года решить эту проблему и довести обеспеченность московских больниц донорской кровью и ее компонентами до минимум 90 % необходимой потребности. Основной упор будет сделан на развитие бесплатного донорства. Чтобы москвичи охотнее сдавали кровь, медики начнут выезжать на предприятия, почетным донорам будет предоставлено бесплатное санаторно-курортное лечение. Смогут ли эти меры спасти положение? Почему москвичи весьма неохотно сдают кровь? Что изменилось в менталитете наших сограждан? Сказываются ли здесь возросший уровень жизни или предубеждения и страхи, связанные с риском заражения? Наш собеседник – один из разработчиков программы, руководитель Московского городского центра профилактики и борьбы со СПИД Алексей Мазус.
– Существует несколько моделей организации донорства – от полностью платного, как в Америке, до исключительно добровольного, как в Англии. Есть и комбинированные системы, французская например, которые сочетают оба подхода. Почему Россия по-прежнему рассчитывает только на бесплатную кровь? Деньги вроде в стране появились…
– В России в 20-х годах прошлого века на волне революционного подъема были сделаны попытки реализовать проект философа и ученого А. А. Богданова – массовый обмен кровью для создания нового типа людей. Это очень интересная теория, поскольку кровь – такая субстанция, которая объединяет людей всех рас, национальностей, ее можно переливать вне связи с различиями донора и реципиента по признакам пола. Но ничего не получилось, народ на добровольную сдачу крови не пошел. А покупать кровь за деньги партия не захотела. «Неверные установки» на платное донорство были подвергнуты жесткой критике. Журнал «Огонек» в 1932 году писал: «Одно из самых отвратительных проявлений капитализма – платное донорство. Когда рабочие и крестьяне должны стоять в очередях, чтобы сдать за деньги свою кровь, которая обеспечит жирующую буржуазию». В то же время вводились продовольственные пайки за сдачу крови.
В итоге советская модель донорства, основанная сначала на идеологии милитаризации общества, а затем на советской идеологии, стала фактически добровольно-принудительной. Стране нужна была донорская кровь, и граждане были обязаны помочь государству. Кровь сдавали рабочие и служащие, крестьяне, студенты, солдаты и интеллигенция.
Донорство было возведено в ранг почетного долга для советского человека. И система работала. Но именно она и разрушилась в первую очередь. Если попытаться сегодня восстановить советскую систему донорства, получится не очень… Страна другая.
– Конечно, у людей сейчас другие заботы. Современному человеку нужно работать в поте лица, чтобы прокормить свою семью, заработать на жизнь, а ему предлагают еще и кровь сдавать. Бесплатно. Он, конечно, может сдать кровь – в случае если необходимо спасти близкого ему человека. А какие еще могут быть стимулы?
– Сострадание, гуманизм, патриотизм. Когда в Москве были террористические акты – на Пушкинской, на Рижской, медики обратились с просьбой о помощи. Так вот: выстроились огромные очереди желающих сдать кровь.
– Все-таки это пример исключительный. Беда, которая всех объединила. Но кровь медицине нужна постоянно. И донорство, как я понимаю, должно быть поставлено на поток. И что плохого в том, если люди регулярно будут сдавать свою кровь за деньги?
– Вопрос не в том, нравится нам это или нет. Платное донорство сегодня – реальность. Но оно не должно стать единственным из всех возможных подходов к решению этой проблемы. И тем более не должно быть единого тарифа за сданную дозу крови. Условно говоря, 500 рублей в Москве и где-нибудь за Уралом – это большая разница. В тех регионах, где более низкий уровень жизни, люди активно идут сдавать кровь за деньги. А в Москве не идут, в городе много работы и высокие цены на жизнь. Значит, надо предусмотреть определенные льготы для доноров. До принятия печально известного всем 122-го закона они были и играли существенную роль в поддержке донорства. Предоставление государственных льгот людям, регулярно сдающим кровь, сегодня очень необходимо, если мы действительно хотим восстановить донорское движение.
– А проблема СПИД сейчас актуальна для донорства?
– Недавно среди московских школьников проводили исследования по целому ряду вопросов, связанных с ВИЧ-инфекцией. В том числе задавался и такой вопрос: безопасно ли быть донором? К нашему удивлению, около 10 % молодежи считают, что риск заражения при сдаче крови есть.
Наверное, у определенной части населения опасения по этому поводу будут сохраняться и дальше. Одно могу сказать с уверенностью: сегодня заразиться вирусом иммунодефицита человека при сдаче крови практически невозможно. Этот риск полностью исключен. Технологически. Все донорские пункты в России обеспечены одноразовым, стерильным оборудованием. Персонал проходит строгую подготовку.
– Словом, жестокие уроки прошлых лет учтены и ничего подобного повториться не может?
– Более того, в профилактике СПИД у нас есть безусловные преимущества. Удалось сохранить советскую систему диагностики. Раннее выявление инфекции, реальная и своевременная оценка эпидемиологической ситуации – это то, что делается у нас лучше где бы то ни было в мире.
– Меня всегда берут сомнения, когда говорят о наших сверхпередовых технологиях.
– Ну почему, и в космос летаем успешно, и еще многое умеем делать лучше, чем наши зарубежные коллеги (включая и балет). Что же касается борьбы с инфекционными заболеваниями, то тому есть объяснение. Советская Россия часто сталкивалась с эпидемиями. Поэтому наш потенциал заметно выше, чем в той же Америке. Первая вакцина против чумы, первая вакцина против холеры были созданы учеником Мечникова, российским ученым Хавкиным. Работы академика Жданова и профессора Фарбера по поводу сдерживания новой болезни – СПИД, опубликованные в 1985 году, задолго до появления в стране первых ВИЧ-инфицированных, были на голову выше аналогичных в США. У отечественных специалистов было полное понимание, что это такое, как нужно сдерживать, как выявлять заболевание.
– Воспользовались мы этими исследованиями?
– Да, было понятие системной работы в рамках больших территорий. Некоторое время мы с этой проблемой на практике вообще не сталкивались. Самое страшное – массовое заражение детей в 1989 году. Но это был вопрос не одноразовых шприцов, а вопрос некачественной работы, технической ошибки персонала, неаккуратности и нарушения элементарных санитарных правил. Даже когда появились одноразовые шприцы, медсестры использовали их по несколько раз.
– Насколько я понимаю, эпидемии СПИД как таковой в России не существует?
– Эпидемия – понятие очень условное. За основу берутся три критерия. Первый параметр – если заражено менее одного 1 % населения, тогда эпидемии еще нет. Но внутри есть концентрированные очаги эпидемии в группах риска – наркоманов и гомосексуалистов. Если в группах риска больше 5 % заражены, то это концентрированная эпидемия, если меньше 5 % – умеренная ситуация. Но все это, повторюсь, абсолютно условная классификация. По ней в одну и ту же «категорию» могут попасть и вполне благополучные страны, где больных единицы, и такие, как Америка, где уже более полумиллиона людей умерли от СПИД. Но для сдерживания эпидемии меры применяются одни и те же – противоэпидемические.
На территории России сейчас зарегистрированы 440 тысяч ВИЧ-инфицированных. В Москве – 36 тысяч. Из них москвичей – 26 тысяч. Остальные – жители других регионов России, иностранные граждане, жители Московской области, люди без определенного места жительства. Это не больные СПИД, а ВИЧ-инфицированные. Это важно. При правильном подходе больных СПИД быть не должно. Вовремя выявленные ВИЧ-инфицированные наблюдаются у врача, своевременно получают медикаменты и СПИДом не болеют.
– Насколько реальна такая терапия? Кто может получить помощь? Сколько это стоит?
– Помощь получают все официально зарегистрированные в нашем центре. Причем мало кто знает: профилактика и лечение СПИД в Москве абсолютно бесплатные – все расходы берет на себя правительство Москвы.
Кстати, ВИЧ-инфекция Восточной Европы отличается от Западной. На Западе люди хотят лечиться, а заразились они в основном половым путем, чаще гомосексуальным. А в Восточной Европе подавляющее большинство – наркоманы и жизнью меньше дорожат. Убедить наркомана регулярно принимать таблетки, согласитесь, непросто. Мало того, неправильный прием лекарств ведет к привыканию. Вирус мутирует. И с этими свойствами передается дальше. Уже существует вирус, который не лечится доступными нам препаратами. Это отбрасывает нас на уровень 1996 года, когда у нас не было эффективных препаратов для продления жизни инфицированным.
– Как долго можно продержать инфицированного человека на лекарствах?
– У нас, конечно, нет исчерпывающей статистики. Препараты нового поколения начали применять 10 лет назад. Но если вирус не размножается, не разрушает клетки, то, следовательно, и СПИД не возникает. И человек может жить ровно столько, сколько ему предначертано свыше, вести нормальный образ жизни. Ну с некоторыми ограничениями, разумеется. Мало того, у нас есть пациент, которому диагноз СПИД был поставлен в 1998 году. Мы его лечили 9 лет, он прекрасно себя чувствовал, работал, путешествовал, а с апреля решил больше не пить лекарства. Сейчас он лежит в нашем отделении в очень тяжелом состоянии. Прогноз весьма печальный.
– Насколько у нас ситуация со СПИД лучше или хуже, чем в других странах?
– В целом Россия благополучна по ВИЧ-инфекции. Москва – самый благополучный город из европейских столиц. В Париже, Лондоне, Берлине заболеваемость ВИЧ-инфекцией в 2–3 раза выше, чем в Москве, а Вашингтон, Нью-Йорк и Лос-Анджелес по сравнению с Москвой фактически представляют территорию ВИЧ-бедствия, с показателями заболеваемости выше наших более чем в 5 раз.
Уровень пораженности территории у нас намного ниже, чем в Европе или Америке. Но есть такой город Норильск, где поражены больше 1% населения. К сожалению, это не единственный город нашей страны, где показатель заболеваемости превышает «относительно благополучный» средний показатель по стране – 0,27% – в несколько раз. В данном случае этот показатель похож на среднюю температуру по больнице. Поэтому необходимы различные стратегии сдерживания эпидемии с учетом региональных факторов. При этом нужно понимать, что никакие «автопробеги» с раздачей презервативов и непонятной агитацией не только не оказывают сдерживающего эффекта на развитие эпидемии, но и в определенной мере отвлекают региональные власти от собственного решения неотложных задач борьбы с эпидемией, которые должны быть основаны на сформулированной национальной концепции противодействия эпидемии.
К слову, мы наблюдаем определенное давление на российских врачей – как они должны вести себя в области профилактики борьбы со СПИД. Как раз этому у Америки учиться не стоит. Америка свою беду проспала, а меры, принимаемые там для сдерживания эпидемии, трудно назвать эффективными. Тем не менее многочисленные фонды, живущие в России на американские деньги, навязывают нам устаревшие препараты, совершенно неприемлемые стереотипы пропаганды и методы профилактики, которые не только не сдерживают эпидемию, а наоборот – способствуют ее развитию.
– Например?
– Чего стоит одна только пропаганда «безопасного секса»! Пользуйся презервативом – и все будет о’кей! Это совершенно не наша идеология. Надо говорить о семейных ценностях, об ответственности за жизнь и здоровье близкого тебе человека. А нам предлагают расслабиться и доверить свою жизнь презервативу или одноразовому шприцу.
Мы исходим из того, что уровень зараженности ВИЧ-инфекцией в обществе имеет прямую связь с его моральным состоянием. И если за последние годы нам, в столице, удалось снизить заболеваемость среди подростков в 20 раз, значит, мы на правильном пути.
